ДРУГИЕ СТАТЬИ Вин Дизель ведет съемки нового сериала про покер Фон Триер отказался от интервью Секс в большом городе Guilty? Guess who? (Оскар: прогноз) Побег возможен Снимите это немедленно Архив статей...>

ЭТО ПРОСТАЯ И ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ. КУСОЧЕК ЖИЗНИ, НЕПОХОЖЕЙ НА ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКИЕ ФИЛЬМЫ И ФАНТАСТИЧЕСКИЕ РОМАНЫ. ТАКАЯ МОГЛА БЫ ПРИКЛЮЧИТЬСЯ В ПИТЕРЕ, ХАРЬКОВЕ ИЛИ АМСТЕРДАМЕ. НО ПРИКЛЮЧИЛАСЬ ЗДЕСЬ – НЕПОДАЛЕКУ, БУКВАЛЬНО ЗА УГЛОМ, В ДОНЕЦКЕ. ПО ЧИСТОЙ СЛУЧАЙНОСТИ. ИЛИ ПОТОМУ ЧТО ЭТОТ ГОРОД – ОСОБЕННЫЙ. РЕШАТЬ ТЕБЕ.

Нет, машина времени не похожа на спортивный автомобиль, на котором раскатывали Марти Макфлай и док Эммет Браун. Она не похожа на стального дикобраза, мигающего сотней лампочек на радость Шурику и Жоржу Милославскому. Машина времени – это баночка с лаком, какую можно купить в любом строительном магазине. Достаточно снять крышку, окунуть в лак кисть…

Мы проветривали целый день, но запах все еще есть. Последние три недели мы только и делали, что белили, красили, сверлили, ровняли поверхности, прокладывали провода. И вот старое неухоженное помещение в доме по проспекту Ватутина приобрело жилой вид. Даже не жилой, жилой – это скромно сказано. Белоснежные стены, вскрытая морилкой столярка, жалюзи на окнах. Пустые прилавки сияют вымытым стеклом. Деревянные стеллажи ждут своего часа.

Когда-то здесь была кладовая и коморка бухгалтера. Теперь здесь наш магазин. Наш – значит мой и троих моих друзей. Собственное дело. Начало новой жизни. Трамплин, с которого начнется Наш Серьезный Бизнес. Осталось совсем немного: разложить по полкам товар, повесить на стены постеры, и можно открываться. Голова кружится то ли от запаха свежего лака, то ли от бездонности перспективы.

Все-таки 90-е были удивительным десятилетием. В 90-е в Донецке можно было вот так просто взять и открыть магазин.

Первоначальные деньги были, конечно, нужны. Но сделанный своими руками ремонт не выглядел такой уж дешевкой, аренда была копеечной, товар можно было получить с отсрочкой платежа – в те годы работать с "донецкими" хотели все. Сейчас с суммой, которую нам удалось наскрести тогда, не открывают даже киоск с хот-догами. А налоговая отчетность тех бесшабашных лет – вообще тема для рубрики "Безумный мир".

Едва открывшись, магазин начал приносить нам хорошие деньги. Торговали мы фирменными компакт-дисками и зажигалками "Zippo" – это был респектабельный, красивый и, главное, быстрый бизнес. Секретом успеха в те времена были высокие цены. Одетый в малиновый кашемир, щедро надушенный одеколоном "One Man Show" потребитель из 90-х, чувствовал себя обделенным, если не переплачивал как минимум вдвое. Мы, разумеется, не возражали.

Магазин свой мы назвали "Stout Club" в честь писателя Рекса Стаута. Впрочем, слово "сlub" тоже не было случайным. Распихивая по карманам купюры, мы находили время для светского общения с клиентами. Мы могли часами болтать с посетителем, который вообще не собирался ничего покупать. Если кто-то честно признавался, что у него нет денег на CD, но ему очень хотелось бы послушать, скажем, новый альбом "U-2", мы записывали ему (не поверите, совершенно бесплатно) кассету. Мы играли с клиентами в нарды. Только в нашем магазине можно было курить; приносить c собой и распивать спиртные напитки прямо у прилавка. Ей богу, сейчас мне самому не верится, но именно так все и было.

Один из наших постоянных клиентов – завернутый на блюзе житель Одессы – бывая в Донецке по делам, никогда не покидал города, не заехав к нам. И редко уходил из магазина, не набив под завязку багажник своего Мерседеса Джоном Ли Хукером, Би Би Кингом и Стиви Рэем Воном. Однажды мы признались ему, что диски закупаем в Одессе, и все это мог бы поиметь дома причем намного дешевле. Он прикурил от золотого "Ронсона", улыбнулся, как взрослые улыбаются малым детям, и ответил: "Я знаю".

Каждый день мы общались с очень разными и почти всегда – очень интересными людьми. Мы слушали музыку сутками напролет. Мы сорили деньгами. Мы важничали. Нам безумно нравилась наша тогдашняя жизнь. Разумеется, мы не сомневались, что все это будет продолжаться вечно.

А потом нас обокрали. Отперев утром магазин, мы увидели дыру в полу. Воры вынесли все, они даже пытались протащить в проем между бетонными плитами офисное кресло, но кресло застряло. Оно так и осталось торчать в полу, будто затейливая модернистская арт-инсталляция. Все наши деньги ушли на то, чтобы расплатиться с поставщиками. Мы бы наверняка встали на ноги, но владельцы решили продать помещение, а выкупить его нам было не за что. Все-таки 90-е были удивительным десятилетием. В 90-х все могло закончиться так же мгновенно, как началось.

На месте музыкального магазина заработала ветеринарная аптека. Дуэт "Pet Shop Boys", наверняка, оценил бы иронию ситуации.

Второй магазин нам удалось открыть лишь пару лет спустя. Здесь тоже пахло деревом и лаком, но вместо воодушевления и энтузиазма мы испытывали предательский холодок в области позвоночника: деньги пришлось брать в долг. В помещение напротив главного корпуса Университета (сейчас там магазин "Ева") нужно было входить со двора, и аншлагов у нас, мягко говоря, не было. Заходили к нам, в основном, студенты, в основном, чтобы что-нибудь спереть. У нас появились конкуренты. Малиновый кашемир, напротив, исчез. Покупатель научился ценить свои деньги и время. Он больше не хотел вести у прилавка протяжных меломанских дискуссий. Он хотел дружелюбных цифр на ценниках и частых возгласов "свободная касса!". Не то, чтобы мы ставили такие метаморфозы ему в вину. Но в глубине души чувствовали, что нас предали.

Времена на дворе стояли совсем другие. Вдруг выяснилось: для того, чтобы отстоять свой бизнес, нужно быть бизнесменом. Нужно расширять сферы влияния и выдумывать агрессивные рекламные кампании. Нужно постоянно увеличивать обороты, наращивать мощности, стремиться к эффективности конвейера. Нужно работать – упорно, тяжело, без выходных и перерыва на обед.

Ничего этого мы не умели. Чтобы как-то продлить агонию, мы перешли с фирменных компакт-дисков голландского, американского или английского производства на непритязательную "болгарию". Мы по-прежнему часто играли в нарды, но теперь – по большей части, друг с другом.

Бизнес гнил, распространяя по окрестностям зловоние просроченных ожиданий и протухших надежд. Взаимное раздражение росло, теперь не проходило и дня, чтобы между нами – близкими друзьями, знакомыми со школы - не вспыхнула глупая пустая ссора.

Один из нас упаковал чемоданы и отправился получать загранпаспорт. Другой открыл автомойку. Я не хотел задумываться о том, чем займусь, когда все закончится. Я почти ничего не умел делать. Хемингуэй всегда был для меня непререкаемым авторитетом. Но в августе 95-го я здорово сомневался в том, что "мир – прекрасное место, за которое стоит бороться".

Просто так прохожий – парень чернокожий – первое время он вел себя в магазине настороженно. Но не обнаружив среди постеров на стенах ни конфедератских флагов, ни плакатов "White Power", расслабился. Хороший костюм, скверное произношение. Всякий раз, сделав покупку, он на пару минут задерживался. Выстукивал длинными пальцами на прилавке затейливый ритм, качал в ритм музыке своей курчавой головой, всячески демонстрировал, что это место ему по душе. Было видно, что он хочет завести разговор, но не решается. Однажды он шутливо намекнул, что постоянным клиентам, вроде него нужно делать скидки, и мы предложили ему выбрать что-нибудь бесплатно. Он расплылся в улыбке и протянул руку: "Я – Альберт".

На следующий день мы встретили Альберта как старого приятеля. Я завел разговор про новую пластинку SEALа, и закивал головой: "Yeah, SEAL, he’s the best!". Последний альбом SEALа ему, если честно, не очень. Вот "Killer", "Crazy", старые хиты – это другое дело. Особенно в акустических версиях – ты слышал эмтивишный unplugged, мэн? И, кстати, он ценит то, что мы предлагаем ему хорошую "черную" музыку. Но это не значит, что ему не нравится "белая". Среди белых музыкантов полным-полно гениев, мэн.

В тот день Альберт купил у нас Клэптона, Тори Амос и пару альбомов Стинга.

Почти каждый наш день теперь начинался с Альберта – случалось, он приходил раньше нас и дожидался у входа покачивая головой с шутливой укоризной. Мы отпирали магазин, ставили чайник.

Однажды, мы рассказали Альберту, как обстоят дела. Что клиентов становится все меньше, что "кассовые сборы" – смехотворны, и что магазин доживает свои последние часы. Он выглядел сильно встревоженным. "Где же я теперь буду брать музыку?" - сокрушался он. Уходя, Альберт велел нам не грустить и обещал "что-нибудь придумать".

Следующим утром он не появился.

Жаркий тягучий, бессмысленный день прошел в аккомпанемент калькулятора: мы разбирались с остатками товара, подсчитывали сколько и кому должны. Ближе к вечеру я поднял глаза от очередного гроссбуха, и увидел в дверном проеме картину, какие раньше наблюдал разве что в фильмах Майкла Бэя. Это был уже не тот привычный донецкий дворик, который мы видели из окна каждый день. Это был Бронкс. Или Гарлем. Или Лонг Бич. Дюжина здоровенных черных мужиков – перевитые венами бицепсы, бейсбольные биты в огромных ручищах. Они приближались. Они явно шли сюда. Они были совсем близко, а другого выхода из магазина не было.

Переступив порог, Альберт по-хозяйски проследовал за прилавок. Он опрокинул на него коробку с дисками, выбрал первый попавшийся и ткнул пальцем в одного из друзей: "йоу, c’mon, это тебе, мэн". "Мэн", явно не испытывавший никакого энтузиазма, с сомнением разглядывал обложку. Остальные галдели на совершенно неразборчивом "broken english", скалили в ослепительных улыбках безупречные зубы, пели, шуршали целлофановыми обертками, передавали друг другу кассеты и пластинки. Альберт вел себя, как заправский проповедник, постепенно хаос приобрел очертания системы. Шоу длилось около часа.

Вытолкав из магазина последнего "клиента", Альберт задержался в дверях. По его лицу струился пот. "Я помог, мэн? – спросил он. - Ну хоть чуть-чуть?".

В пачке, оставшейся на прилавке, мы обнаружили гривни (или в те годы в ходу были "купоны"?), рубли, доллары и пару купюр, которые так и не смогли опознать. Магазин выглядел так, будто в нем порезвился Кинг Конг.

На следующий день мы вывезли мебель и оставшийся товар. Игры в бизнес обошлись нам недешево. Но даже сейчас, проходя мимо старенького лайт-бокса, который все еще стоит на прежнем месте, я улыбаюсь. И знаю: папаша Хэм был (как всегда) прав.